Простые камни

Рассказывают, что философ Кант, рассматривая коллекцию янтарей с включенными в них букашками, заметил, что, если бы они могли рассказать про свою жизнь, как было бы просто тогда писать историю.

Эти слова всякий раз приходят мне на ум, когда я останавливаюсь перед камнями, не имеющими писаной истории. А между тем я твердо знаю, что история их рождения, превращения и смерти не менее замечательна, чем судьба тех самоцветов и алмазов, о которых так много писалось.

Мне вспоминается эпизод моей молодости, когда я уже увлекался камнями и имел свою прекрасную коллекцию минералов.

Я бродил по берегу моря, в окрестностях Одессы, собирая на скалах кристаллики кальцита, выискивая друзы гипса в слоях глины. Особенно привлекала мое внимание морская галька. Однажды после сильной бури весенние волны выбросили на берег несколько ярко-зеленых, слабо окатанных камней. Я собрал эти камни и отнес в университет с просьбой определить их.

Профессор университета, старый минералог Прендель с удивлением посмотрел на камни, отнес их в лабораторию, проделал несколько химических опытов с паяльной трубкой, затем заказал шлиф и предложил мне прийти за ответом через неделю.

Я был очень удивлен, когда узнал от профессора, что это кусочки нефрита, правда не настоящего, но того, что он называл нефритоидом, т. е. измененной змеевиковой породы, которая у нас не встречается и, очевидно, была завезена в Одессу кораблями. Профессор просил меня прийти еще через несколько дней. И вот замечательный рассказ, услышанный от него, я помню еще и сейчас, хотя с тех пор прошло около пятидесяти лет.

"Это камни из Новой Зеландии, — сказал профессор. — Я уже несколько лет занимаюсь изучением тех осколков, которые волны прибивают на берег у подходов к Одесскому порту. И я давно уже обратил внимание, что среди этих камней очень много "иностранцев", по-видимому, выброшенных с иностранных пароходов. Большинство иностранных торговых судов из разных далеких заморских стран приходят в Одессу за хлебом и в качестве балласта нередко берут груз камней из того порта, откуда они вышли.

В последние годы, — закончил свой рассказ профессор Прендель, — очень много кораблей приходило из Новой Зеландии, и образцы, которые вы принесли с Ланжерона, до мельчайших деталей напоминают те зеленые породы, из которых сложена значительная часть этого острова, лежащего у берегов далекой Австралии".

Этот рассказ приоткрыл мне одну из страниц истории странствования зеленых камней. Она относилась не к тем доисторическим временам, когда сложным караванным путем шел в Европу завоеванный в специальных походах зеленый нефрит. Она повествовала о новых путях продвижения камня, созданных мировым рынком и мировой промышленностью.

Помню, что долго еще я не мог освободиться от впечатления, произведенного на меня этим рассказом о судьбе зеленых голышей, лежавших на моей ладони.

С тех пор прошло много лет. Но, чем больше мне приходилось вникать в историю камня, тем больше убеждался я, что и грани самого кристалла, и его блеск, и цвет, и мельчайшие особенности его строения, его спутники и бесконечное количество мелких признаков определяют не только его природу, но рассказывают и о его долгой жизни, нередко измеряемой миллиардами лет.

Недаром опытный минералог безошибочно определяет по образцу камня происхождение породы, нередко даже называет ту копь, откуда привезен данный камень, или тот рудник, где он встречается. Он называет родину камня как раз по тем мельчайшим неписаным закономерностям отдельных деталей, черт, оттенков, форм, сочетаний, которые трудно определить словами, а истолковать их можно только при многолетнем опыте.

Иногда история камня рисуется не менее ярко, а хронологические даты его прошлого определяются почти с такой же точностью, с какой археолог или историк определяют возраст изделий каменного века.